В Мраморном дворце - Великий Князь Гавриил Романов

От кумыса я стал сильно полнеть, так что пришлось выписать себе из Петербурга новые, более широкие штаны и сапоги – голенища стали жать. Я каждый день прибавлял в весе и посылал об этом сообщения в Петербург П.Е. Кеппену, который был душой всей жизни нашей семьи и, конечно, очень интересовался результатами моего лечения кумысом.

Я познакомился с местным уездным начальником, и мы с Васильковским и с ним как-то ездили к киргизам, ночевали втроем в киргизской юрте и присутствовали на киргизских скачках, в которых принимали участие старые, толстые киргизы. Я устроил на кумысе народный праздник с разными играми и состязаниями и раздавал призы. Окончился народный праздник скачками. Скакала куча народу, в ужасной пыли. Мой шофер Сильванович почему-то непременно пожелал участвовать в этой скачке и болтался где-то в толпе, понятия не имея о верховой езде.

Я провел на кумысе чуть ли не два месяца. Накануне отъезда из Оренбурга мы с Васильковскими переночевали в доме войскового атамана. Самого атамана не было и принимал нас его сын, кадет одного из двух оренбургских кадетских корпусов. Он прекрасно справился со своей задачей.

На вокзал мы приехали, окруженные конвоем оренбургских казаков. Меня провожало много народа и даже хор оренбургских трубачей. Мне с Васильковскими дали салон-вагон, к которому была прицеплена платформа, на которой стоял мой автомобиль, покрытый брезентом. Я поехал в наше подмосковное Осташево.

Мой брат Олег первым из членов Императорского дома поступает в Александровский лицей. Я присоединяюсь к нему – Петербургские театры – Шаляпин встает на колени – Литературно-музыкальные субботники в Павловске

В это время брат Константин был произведен в офицеры. Он вышел в лейб-гвардии Измайловский полк, который всегда так нежно любил мой отец. Он приехал в Осташево вскоре после меня. Там же в это лето находился и другой мой брат, Олег, только что, весной 1910 года, окончивший Полоцкий кадетский корпус. Олег мечтал поступить с осени в Императорский Александровский лицей для получения высшего образования.

У нас дома одни были за лицей, а другие – против. Инициатором поступления Олега в лицей был Н.Н. Ермолинский (воспитатель трех младших братьев), который был новатором в их жизни и проводил свои взгляды в их воспитании и образовании. Что касается воспитания, то он считал, что они должны быть самостоятельнее, чем мы с Иоанчиком, когда учились. Что же касается образования, то Ермолинский находил, что Олег, как способный человек, должен получить высшее образование, и нисколько не смущался тем, что лицей – гражданское заведение, и что до сих пор ни один член Императорского дома не носил гражданского мундира. Сам Олег не стремился на военную службу, он гораздо больше интересовался литературой и музыкой. Я лично тоже стоял за то, чтобы Олег поступил в лицей.

Олег был дружен с Н.Н. Ермолинским, и последний понимал, что Олег незаурядный человек, и всячески содействовал его развитию и образованию. Они вместе играли в четыре руки, увлекаясь музыкой. Олег много читал, и Ермолинский знакомил его с интересными и образованными людьми, могущими отвечать на его запросы. Ермолинский, повторяю, понимал, что нельзя нас было так воспитывать, как это делалось до его поступления к моим братьям. Нас воспитывали очень далеко от жизни и давали нам очень мало свободы. Поэтому, когда мы с Иоанчиком поступили в полки, нам было нелегко. Взгляды Ермолинского не сходились со взглядами дяденьки, который, несмотря на свои воспитательские способности, придерживался старых взглядов.

Благодаря Ермолинскому Костя, а за ним и Игорь, поступили в Пажеский корпус, в специальные классы. Поступление моих братьев в Пажеский корпус тоже было новшеством, так как не было принято, чтобы члены императорской фамилии были пажами. Конечно, ни Костя, ни Игорь не носили на высочайших выходах шлейфы великих княгинь.

Мой отец и дяденька, и дядя Вячеслав Константинович, другой брат моего отца, числились в Морском училище, как и Кирилл Владимирович, Александр и Алексей Михайловичи. Андрей Владимирович и Сергей Михайлович числились в Михайловском артиллерийском училище, но все они учились дома и только на некоторые занятия ездили в училища. Так было и с братом Константином. Но когда Игорь поступил в Пажеский корпус, он был приходящим в полном смысле этого слова. Как и везде, в корпусе его очень любили, он был на “ты” со своими товарищами и на совершенно равном с ними положении. Я считаю, что так и должно было быть. Жизнь идет вперед и не может оставаться в одних и тех же формах. Дети императора Николая Павловича, как Александр II, мой дед, и великие князья Николай и Михаил Николаевичи были в свое время как бы полубоги: в то время они были единственными великими князьями на всю Россию. Их дети, как мой отец и дяди, конечно, занимали высокое положение, но уже иное, чем их отцы, так как великих князей было уже много. А их внуки, как мы, хотя и были в исключительном положении, но уже опять по-иному, чем наши отцы и деды.

Перейдя на третий курс лицея, Олег больше не учился дома, а ездил на все занятия в лицей, будучи приходящим. Почему-то все же не решались позволить Олегу и Игорю жить в своих учебных заведениях. Член императорской фамилии прежде всего – человек и потому должен знать жизнь, чтобы ее понимать, а для этого он должен не бежать от людей, а, наоборот, быть среди них.

Привожу выдержку из книги “Князь Олег”:

Новая воспитательная система поставила себе вполне определенные задачи. “С сотню лет тому назад, – читаем в одной записке, поданной моему отцу, – жизнь текла спокойно и медленно. Барин-вотчинник, выезжая, например, по делам в столицу, уже за месяц до отъезда начинал собираться: вытаскивались с антресолей сундуки, красились форейторские седла, неторопливо обдумывались поручения, покупки, и тут же записывались ровным, спокойным почерком… Потом шла длинная, бесконечная дорога, подолгу останавливались на почтовых станциях и терпеливо ожидали перемены лошадей или починки экипажа… Во всем, что делалось, не было заметно ни тени торопливости: художник просиживал над картиной по 30 лет, писатели писали шеститомные романы; переписчики сами себе точили перья, прежде чем покрывать чистый лист мелким и вычурным почерком; сенные девушки пряли и ткали вручную под аккомпанемент песен. Повсюду шла работа прочная, но медлительная… В наши дни, чтобы собраться в путешествие на край света, достаточно часа. Из окна летящего с головокружительной быстротой поезда или мотора вы не успеваете различить окрестности. Остановки на станциях уже редкость. Усадебной жизни почти нет. Поместья сменены дачами и курортами. Художники на полотне успевают давать только настроения или впечатления от природы. Литература с шеститомного романа перешла на коротенькую повесть. Гусиное перо сменилось пишущей машинкой, письмо – телефоном, ручная работа – фабричным производством, и все человечество торопится, летит, как будто продолжительность его жизни сократилась на три четверти”.

Этот быстро несущийся поток жизни в связи с усложнившимися общественными и экономическими условиями, в связи с борьбой различных классов между собой, несомненно должен был ставить новые задачи в вопросах воспитания моих братьев.